Вячеслав Зенькович более 17 лет входил в число журналистов, которые освещали деятельность Александра Лукашенко на регулярной основе. Потом Зенькович уехал в Москву и выпал из белорусской повестки. Однако летом 2020 года он вернулся в Беларусь и запустил свой медиапроект. Вячеслав Зенькович рассказал о работе в кремлевском пуле и горячих точках, поездках за Лукашенко с мигалкой, появлении центра Ecoom и новых медиа.
"Работа в горячих точках стоила как 2,5 бутылки водки"
Говорят, на излете СССР вы были едва ли не единственным кремлевским журналистом, освещавшим партийные съезды, не будучи членом КПСС. Это правда?
Да. Я был комсомольцем, но в КПСС не состоял. Это единственный в истории советской журналистики случай, когда деятельность Генерального секретаря партии, главы Советского Союза, освещал человек, не имеющий партбилета.
Как такое могло быть?
Я тогда работал в государственном информационном агентстве ТАСС. Не хочу сказать, что был более талантливым, чем другие. В ту пору вся страна полыхала в межнациональных конфликтах. Я их освещал, бывал регулярно в горячих точках. Задерживался там на недели. Видел все происходящее своими глазами. Поэтому, думаю, мне доверяли. И постепенно влился в эту когорту журналистов.
Что во времена перестройки представлял собой кремлевский пул журналистов?
Пул Генсека ЦК КПСС Михаила Сергеевича Горбачева был очень большой. Только агентство ТАСС представляли 22 журналиста. Я входил в число так называемых чернорабочих. То есть слушал, что Генсек говорил во время пленума или командировок, записывал самое важное, потом передавал это "сырье" своему редактору. Он читал, что-то добавлял и пересылал еще большему руководству. Те в свою очередь вносили коррективы в соответствии с установками вышестоящих инстанций. Финальная версия текста согласовывалась в ЦК КПСС. Потом эти материалы передавались по каналам ТАСС.
Вы узнавали на выходе свои первоначальные заметки?
Конечно, элементы цензуры присутствовали. При этом они были мотивированы не только политическими соображениями. Есть вещи, которые стоило согласовывать [в вышестоящих структурах]. Но иногда при согласовании статей дело доходило до абсурда.
Работал в группе межнациональных отношений ТАСС.
В Карабахе разгорелся конфликт. Наш корреспондент из Баку написал заметку, что в результате перестрелки убито 2 азербайджанца. По существующей тогда системе [для публикации] нужна была санкция партийного куратора. Меня, как самого молодого, отправили к одному из руководителей отдела. И он говорит, что если азербайджанская сторона из сообщения ТАСС узнает, что погибли ее соотечественники, то они обязательно убьют двух армян. Слушайте, говорю, они и так знают, что это произошло. Ну, парирует начальник отдела, одно дело они так узнали, а другое — об этом сообщит ТАСС, и они обязательно убьют двух армян. Давайте подождем, пока убьют, а потом дадим новость о том, что убито по человеку с каждой из противоборствующих сторон, сказал он. Сейчас это выглядит дико, но это абсолютная правда, я не шучу. Такие вещи утомляли, расстраивали.
Это стало поводом, чтобы уйти в частное информагентство Интерфакс?
Нет, последней каплей явились экономические соображения: в ту пору в государственных структурах СССР заработок был в десятки раз меньше, чем в аналогичных частных компаниях. Помню, поехал в командировку в блокадный Цхинвали в самый разгар боевых действий. Мы с группой коллег были захвачены в плен Джабой Иоселиани, одним из полевых командиров. Правда, с нами обращались очень хорошо, кормили шашлыками. Не знаю, где Иоселиани взял в это время в горах баночное китайское пиво, но оно у нас там было в плену. Позже мы узнали, что нас выкупил тогдашний командир одной из войсковых частей за ящик патронов.
Я видел там и похороны детей за зданием школы, видел, как двигалась эта церемония, чтобы не попасть под обстрел снайперов. Видел очень много таких эмоциональных вещей, которые сейчас тяжело передать…
Так вот, за эту командировку я, помимо новостных заметок, написал несколько больших итоговых материалов. Но получил за это гонорар на 2,5 бутылки водки. Тогда я понял, что нет смысла продолжать работать в ТАСС. Одновременно с группой коллег ушел в Интерфакс. Это был 1992 год.
"Я придумал свой язык стенограммы"
И через 2 года вам поступило предложение возглавить белорусский офис Интерфакса?
Нет, сразу вернулся на родину. Сначала в качестве заведующего корреспондентским пунктом ТАСС. Решение о его открытии фактически принималось под мою персону: Москву не устраивала работа бывшего филиала ТАСС в Беларуси — агентства БЕЛТА. Оно стало полностью подконтрольно правительству суверенной Беларуси и организовывало информационный поток через соответствующий идеологический фильтр.
Потом в Минске организовал бюро Интерфакса, просто без юридического лица. В апреле 1994 года мы оформили его в предприятие "Интерфакс-Запад", которое работает и по сей день. Я им руководил до конца 2011 года.
В то время многие удивлялись оперативностью написания заметок. В чем секрет такой работы?
Секрет простой, но публично расскажу впервые. Еще работая в ТАСС, я сам для себя придумал свой язык стенограммы. Он чем-то внешне напоминает арабскую вязь. Разобрать эту галиматью не может никто, кроме меня. Но маленький значок стоит целой фразы, а сокращает очень сильно время.
Коллеги во время моей активной работы, прежде всего в президентском пуле в Беларуси, смотрели как я работаю, и понимали, что во мне что-то не так, чего-то не хватает. А не хватало одного: практически никогда не пользовался диктофоном. Я стенографировал, исписывая блокноты. Одного толстенного блокнота хватало примерно на 2 недели. В результате что получалось? Говорит президент или какое-то должностное лицо на пресс-конференции. Я сразу беру это на карандаш. Потом телефон в руку и прямо с блокнота диктую стенографистке [заметку]. Она у себя на экране выводила текст и отправляла его сразу на выпуск. Минута — и заметка появлялась в новостной ленте. Мои коллеги поступали иначе: сначала долго и кропотливо с диктофона расшифровывали фразы, потом писали в блокноте заметку, затем ее надиктовывали. На все это нужно время. В результате я выигрывал не просто пару минут, а довольно много времени.
Некоторые коллеги пытались вас подловить на искажении цитат.
За 20 лет ни Рейтер, ни ТАСС, ни все те, с кем шла конкуренция на мировых информационных рынках, не сумели в моих текстах найти ни одной ошибки.
"Я горжусь медалью "За трудовые заслуги"
Сколько вы проработали в президентском пуле?
Я сразу начал работать с первыми лицами государства. Тогда это просто не называлось президентским пулом. Работал со Станиславом Станиславовичем Шушкевичем, когда он был главой государства, сопровождал его в зарубежных поездках и по родной стране. И с Мечиславом Ивановичем Грибом очень плотно работал и ездил. В пуле Александра Григорьевича Лукашенко я проработал фактически с первого дня его президентства до января 2011 года.
Зенькович: "Я освещал деятельность Бориса Николаевич Ельцина, когда он был председателем президиума Верховного Совета РСФСР. Как-то он приехал в Беларусь и в толпе журналистов меня узнал, и специально подошёл поздороваться". Фото: личный архив.
Сейчас в пул входят СМИ, которые подконтрольны Администрации [президента]. Как было тогда?
При совсем раннем Лукашенко, в 1994 году, это не был пул с какими-то четко выраженными функциями. Поначалу была группа журналистов, которая просилась у пресс-службы поехать, условно говоря, в Шклов при посещении президентом малой родины или в Гродно, где пройдет совещание по сельскому хозяйству. Разумеется, туда не мог попасть любой журналист. Было в структуре Администрации президента управление, возглавляемое тогда Александром Иосифовичем Федутой. Задача организатора была в том, чтобы максимально дать информацию на внутрибелорусский рынок (это обеспечивали БТ, БЕЛТА, белорусское радио, "Советская Белоруссия", если это было совещание по сельскому хозяйству, то еще и корреспондент "Белорусской нивы", если по промышленности — корреспондент "Республики"). А я был востребован потому, что был тем каналом, который обеспечивал информацию о президенте без всяких купюр на внешний информационный рынок. Я выдавал политически беспристрастные новости о президенте. В отличие от западных и российских СМИ определенной политической ориентации, которые давали новости, наворачивая на речь [Лукашенко] какие-то свои выводы. И они, мягко говоря, не всегда совпадали с мнением президента. Плюс к этому Интерфакс имел уже к 1996 году статус межгосударственного агентства в рамках СНГ (это официальное решение совета глав государств Содружества).
А корреспонденты РИА "Новости", ТАСС, Рейтер, АP не входили в пул?
Нет, они никогда не входили в президентский пул. Иногда в силу разных конкретных причин их брали в числе прочих журналистов в некоторые поездки, включая и зарубежные. Но это не было системой.
В 2009 году Александр Лукашенко наградил вас медалью "За трудовые заслуги". Чем отличились?
Это был юбилейный год — 15 лет "Интерфакс-Западу". Меня решили просто поблагодарить за работу. Этой наградой горжусь. Считаю, что ее заработал. А работал я очень много.
"В определенный момент произошла зачистка информационной поляны. На всякий случай"
Но в 2011 году вы выбыли из пула и журналистов Интерфакса там больше не было. Вы перестали быть лояльными?
Нельзя сказать, что Интерфакс стал более лояльным или менее лояльным. Я на 8 лет отошел от внутрибелорусской темы, мне сложно дать однозначный ответ. Но у меня сложилось впечатление, что произошла некоторая зачистка информационной поляны. Так, на всякий случай, без причины. Оснований для этого абсолютно не было. Но на всякий случай решено было зачистить поле от потенциальной угрозы со стороны СМИ, учредителем которого является нерезидент Республики Беларусь.
С другой стороны, Интерфакс не очень-то и старался восстановить статус-кво, вернуть корреспондента в пул. Дело в том, что помимо политических нюансов, есть нюансы экономические. Работа в пуле — это дорого. Президент очень активен, он очень много ездит. Все поездки — не за счет Управделами президента. Само СМИ платит за гостиницы, питание, проезд, суточные. При этом сейчас никак на этой информации не заработаешь. Она, да, востребованная, но с развитием интернета ее полно везде. И бесплатно. Ее не продашь как медийный продукт. Тогда какой смысл нести расходы? Сейчас [пресс-секретарь] Наталья Эйсмонт может прямо на мероприятии сбросить в один клик всю информацию о том, чем занят президент, причем с фото, с видео.
Для получения этой информации не нужно входить в пул, толпиться в "предбанниках", тратить деньги на перелеты и переезды.
Правда, что журналистам президентского пула заранее раздают вопросы?
В моей практике такого вроде не было. Но иногда бывают случаи, когда пресс-секретарь президента предлагает кому-нибудь из журналистов задать актуальный вопрос. Например, готовится подписание указа по развитию льноводства. Может поступить просьба спросить о пользе этого документа. Я считаю это нормальным. А вот так, чтобы по бумажке задавать вопрос, а потом отвечать — такого не припомню.
Просьбы не задавать каких-то вопросов были. Это нечастое явление. Допустим, есть какая-то скользкая тема, по которой у президента еще нет данных, например, от спецслужб, или от МЧС. Он сам не знает полную картину того, что произошло. Ему нужно время. Поэтому пресс-секретарь просит: ребята, не задавайте пока вопросов по этой теме, я дам вам возможность обязательно задать этот вопрос на следующем мероприятии. Это тоже считаю нормальным.
Зенькович: "Это фото сделано в ходе посещения завода "Санта-Бремор" (между мной и президентом глава компании Александр Мошенский). Я за все время работы в пуле был главным дегустатором всего, чем угощали президента в ходе всех его визитов. По сложившейся традиции, президент просил меня отведать разные блюда и напитки и оценить качество. Я разбираюсь в еде и напитках очень даже неплохо (хорошая школа с детства), и мое мнение президент ценил. На "Санте" дегустировал образцы селёдок". Фото: личный архив
Зенькович: "Между мной и Лукашенко — губернатор Брестской области Василий Долгалев. В совхозе-комбинате "Остромечево" дегустировал местное плодовое вино…". Фото: личный архив
Было дело однажды, когда раздавали на бумажках вопросы, но организаторами действа была не белорусская сторона. Помню, была встреча Лукашенко с [президентом Узбекистана] Каримовым. Узбекская сторона пыталась провести оргработу и раздать вопросы. Один из них начинался примерно так: "Многоуважаемый Ислам Абдуганиевич, как вам в вашем плотном графике удается уделять так много времени и заботы о вашем процветающем народе? Глядя на озаренные радостью лица детей, которые приветственно махали флагами на пути следования нашего кортежа, мы поняли, что именно в этой стране поселилось настоящее счастье"… Тем белорусским журналистом, кому пресс-служба Каримова попыталась всучить эту хрень, был Павел Изотович Якубович. Нужно было видеть его лицо. Но он быстро среагировал и стал просто прикалываться с представителя пресс-службы. "Давайте здесь будут не просто озаренные радостью лица, а сказочно озаренные радостью лица", предлагал он. В итоге Якубович задал вопрос в цивилизованной, нормальной форме, но человек из пресс-службы Каримова покраснел и быстро ретировался…
Имели ли вы для себя какие-то привилегии во время работы в пуле? Говорят, ездили с мигалкой.
Это было какое-то время, только в середине 90-х. Президент ездил по стране очень часто, фактически каждый день. А транспорт Администрация [президента] не предоставляла. Я ездил на своей служебной машине. И чтобы с одного мероприятия успеть на другое, в географически противоположном регионе страны, действительно использовал проблесковый маячок синего цвета (красный был не положен). В определенный период это действительно была производственная необходимость, подкреплённая ещё и межгосударственным статусом Интерфакса, который был официально определён главами государств СНГ. Лукашенко потом абсолютно правильно сделал, что ограничил использование "мигалок". Потому что у нас получалось как в Москве в начале 90-х: редкий владелец коммерческого ларька ездил без мигалки. Я пару раз сам стоял в пробке, где со всех сторон ехали машины, все с мигалками. Это, конечно, абсурд.
"Я вышел из EcooM, потому что понял, что много не заработаешь"
Еще два вопроса, чтобы закрыть тот период вашей работы. Павел Шеремет упрекал вас в том, что получали эксклюзивы и подписчиков от госструктур, сотрудничая со спецслужбами и поливая грязью оппозицию.
Паша был хорошим журналистом. Думаю, в каких-то моментах у него была журналистская ревность, поскольку я достучался до какого-то начальника, а он — нет. Разумеется, моя работа в президентском пуле — это в том числе и общение с министрами и иными должностными лицами, которые сопровождали президента во время всех его поездок. Я имел возможность подойти и сказать: "Кузьма Кузьмич, давай интервью сделаем?". А поскольку Павел не был в этом пуле, он не имел такой возможности.
И нужно понимать, что Паша был умным, грамотным, но оппозиционным журналистом. И поэтому отношение к нему со стороны должностных лиц государства было соответствующее.
Паша, он сначала отхреначит, извините, какое-то должностное лицо либо в газете, либо на телевидении, а потом идет к нему и просит интервью. А какого ответа на свою просьбу он ждал? Тут не может быть другого…
Интерфакс публиковал интервью не только друзей Павла из числа оппозиционных политиков, но и их политических антиподов из числа представителей власти. И не все они позитивно воспринимали деятельность Шеремета. Отсюда и упреки в мой адрес.
Мы никогда не были близкими друзьями. Но я к Паше всегда относился очень уважительно. А то, что он там где-то чего-то на меня наезжал, — наверно, в угоду какой-то конъюнктуре ему это было нужно это делать. Господь ему судья. Я не в обиде.
Вы были среди учредителей компании "Медиафакт-ЭКО", которая управляет аналитическим центром EcooM. Ему власти много лет доверяют проводить соцопросы и экзитполы на выборах. Правда, результаты вызывают неоднозначную реакцию. Как создавался этот центр в 2003 году?
В тот исторический период появилась востребованность в независимой, объективной социологической службе. Не государственной, которая проводила исследования так, чтобы Александру Григорьевичу было приятно читать. И не оппозиционной, которая якобы проводила опросы и рисовала совершенно безумные антирейтинги президента. Поэтому группа товарищей решила попробовать сделать независимую службу. Соучредителем этой компании был в том числе я. Уже точно не помню, где-то года полтора мы поработали. Но в какой-то момент понял, что на этой истории особо не заработаешь, а дело это весьма хлопотное. Мною руководил чисто коммерческий интерес. Поэтому я продал свою долю этой компании Сергею и больше ею не занимался.
Вы продали долю Сергею Атрощенко или Сергею Мусиенко?
Мусиенко. Атрощенко, мне кажется, еще раньше с этой темы соскочил.
Как вы с Мусиенко познакомились? Чем он тогда занимался?
Нас познакомил один из общих друзей-бизнесменов, вообще не связанных с политикой. Сергей ранее занимался бизнесом. У него возникли было проблемы со здоровьем. Поэтому он искал работу поспокойнее.
Восемь лет я был оторван от происходящего здесь. Даже думал, что Сергей [Мусиенко] закрыл компанию, она некоторое время не была на слуху. А потом она всплыла. Ему всегда нравилось заниматься социологией: формулировать вопросы, составлять анкеты, он лично любил опрашивать людей, возился с горами опросных листов… Он этим буквально жил.
Но, откровенно говоря, я уже очень давно не в курсе, что там происходит и как…
"В России регионы платят СМИ, чтобы их работу активно освещали"
Почему вы в 2012 году уехали в Москву и чем там занимались?
Давайте считать, что погнался за длинным российским рублем. Там я курировал развитие региональной сети Интерфакса. Она у него очень большая. Это 8 компаний. Плюс спецпроекты. Моя функция была в выстраивании отношений агентства c органами государственной власти и управления.
Это был такой GR?
В определенной степени. В России другая, отличная от Беларуси, система по освещению деятельности органов государственной власти. В каждом регионе определяется свой бюджет на это. Осуществляется все исключительно на платной основе. Все это проходит через процедуры госзакупок.
Поясните.
Есть в бюджете каждого региона определенная сумма для освещения местных событий, работы органов власти. И средства массовой информации борются за это право на тендерах и аукционах. Исходя из технического задания определяются масштабы этого освещения.
Забавно. В Беларуси такого нет?
Если бы я пришел, например, к губернатору Брестской области и сказал: давай ты мне столько-то государственных денег заплатишь, а я буду писать регулярно новости и интервью про Брестский регион, мне вызвали бы санитаров, поскольку подумали, что я сошел с ума. В Беларуси так не принято. И зря.
В России — это нормальная система. Условно говоря, такая же, как платить "Зеленхозу" за озеленение. Там все построено вот так.
И я вам скажу, что эта система работает намного эффективнее, чем у нас работа "за бесплатно". Потому что те СМИ, которые выигрывают в сложной конкурентной борьбе конкурсы, они стараются, работают качественно.
Вы возглавляли эту службу в Интерфаксе 8 лет?
Да.
"Захотел реализовать свой проект"
Почему летом 2020 года вернулись в Беларусь?
Родину люблю.
Неубедительный ответ.
Согласен. (Улыбается.) Мой работодатель до сих пор крутит пальцем у виска и спрашивает: "Чего тебе не хватало?"
Интерфакс — это огромная структура, которая работает очень четко, все технологические цепочки выстроены практически до идеала. У каждого кирпичика есть своя ниша. Мне в какой-то момент показалось, что чего-то не хватает. Мне стало тесно в своей нише. Захотел реализовать свой проект. Такой же проект информационного агентства мне предлагал сделать в Москве один олигарх. Он готов был это финансировать. Подумав, не согласился. Мне было бы некомфортно создавать конкурента организации, в которой проработал всю сознательную жизнь.
Поэтому вы вместе с супругой Юлией Кочубей решили запустить в Беларуси свой медиапроект "Смартпресс"? В чем задумка?
"Смартпресс" (Smartpress.by) — это по сути информационное агентство с закрытыми новостными лентами на русском и английском языках, сайт и букет аккаунтов в соцсетях. В работе используем преимущественно два жанра — новость и интервью.
У нас организация, у которой нет собственной точки зрения, которую бы мы транслировали. Понятно, что каждый из нас, журналистов, — это живой человек, у каждого есть свое мнение, свои взгляды, но у организации их нет. Мы не за красных, не за белых, мы в этой политической золотой середине.
Вы вложили свои деньги в этот проект? Вами движет только коммерческий интерес?
Да. Но это не только коммерческий проект, но и форма самореализации.
Слушайте, но делать с нуля коммерческий проект на фоне давления на негосударственные медиа это не рискованно ли?
Рискованно. Но я, кроме медиабизнеса, в своей жизни больше не умею ничего делать. Так вот сложилось. А еще вам скажу, что для старта медиаструктуры, неважно какой — газеты, телеканала, агентства — сейчас самое лучшее время. Потому что информация востребована. Заходить на этот рынок, например, год назад, было бы тяжелее.
Для меня в сегодняшней ситуации в стране нет, по большому счету, ничего нового. Я все это уже в определенной степени видел в 1991 году: точно такое же размежевание общества, но повод там был немножко другой — тогда разваливалась огромная страна. Примерно такое же противостояние сейчас: с одной стороны — государственные СМИ, с другой стороны — оппозиционные СМИ.
А вас не смущает размежевание, когда одним журналистам могут предоставить охрану, а других — сделать экстремистами?
Речь, разумеется, идет о предоставлении охраны некоторым государственным журналистам.
С высоты жизненного опыта призываю не воспринимать это новшество как форму осчастливливания коллег из госСМИ. Если кто-то полагает, что охрана сделает чью-то жизнь комфортнее, — тот глубоко заблуждается. Поверьте, пожив хотя бы неделю с охраной, они попросту взвоют! Многие просто не понимают, что это такое. Чисто в бытовом плане это меняет жизнь охраняемого лица кардинально. Где этот охранник будет проживать? У него же в квартире? В коридоре будет спать? Регулярно посещать его санузел, кухню… Вы даже не представляете, сколько в этой сфере заморочек…
Думаю, что реально государственная охрана не станет популярным сервисом. Мне даже кажется, что это в большей степени медвежья услуга, нежели реальная забота.
Как вам предложение председателя ОО "Белая Русь" Геннадия Давыдько, которое он озвучил у вас в эфире "Смартпресс": журналистов, освещающих несанкционированные акции, планируют приравнять к участникам этих акций?
Положительных эмоций это решение у меня не вызвало. Но реальной работе это не особо помешает.
Если люди пошли на несанкционированную акцию, они все равно сами сделают фото и видео, выложат их в интернет. Редакции могут не отправлять туда своих журналистов.
Но ничто не мешает им разместить у себя "народные" фото и ролики. Да, их сделают не профессионалы, следовательно, они будут худшего качества. Но что это по большому счету изменит?
Создается проблема и какой-то очаг нездорового ажиотажа из ничего.
Взвешивая на условных весах плюсы и минусы этого государственного решения, вижу больше минусов за счёт репутационных потерь государства, нежели плюсов от реального результата в интересах власти по существу вопроса.
"Рынок скоро наестся любительской журналистики"
Современная журналистика вам сейчас нравится?
Она становится другой, совершенно другой. Это не только наша тенденция, это мировая тенденция. Тренд на упрощение всего. Когда я учился на журфаке, то нам говорили, что элита — это люди, которые умеют и могут писать очерки. Сейчас очерк исчез как жанр, его просто не существует.
Сейчас это называется лонгрид.
Лонгридом сейчас называется все, что больше четырех абзацев. (Улыбается.)
Последнее время с развитием интернета каждый человек, у которого есть гаджет, может стать журналистом, сам себе редакцией. Появилось невероятное количество всякого рода блогеров. У кого-то это очень удачно получается, у кого-то хуже. Но это — любительская журналистика. Она зародилась как альтернатива профессиональной журналистике. А родилась она, потому что произошло развитие интернета, всеобщая гаджетизация и как естественная реакция информационного рынка на идеологическую или иную зарегулированность. Парадокс: хорошим стало то, что непрофессионально! В результате мы имеем в журналистике то, что имеем.
Мне кажется, что скоро, когда рынок насытится вот этой непрофессиональной журналистикой, будет востребовано что-то новое. А новое — это всегда хорошо забытое старое. Старая добротная журналистика с фактурой, с историческими аналогами, мыслями.
Беда еще найти соответствующего уровня экспертов.
Действительно, это проблема, с которой сам столкнулся. Решил найти для постоянного сотрудничества со "Смартпрессом" несколько экспертов в областях экономики, политики, по международным отношениям. Захотелось найти новые, ранее не светившиеся в СМИ, интересные, яркие персоны. И не могу найти. Их не существует. Это в стране, чуть ли не каждый вуз в которой готовит ежегодно сотни дипломированных политологов. Дипломированные политологи не хотят говорить ни на какие темы: они… боятся. В моем понимании, вершиной карьеры политолога является возможность вести какую-то рубрику в СМИ, где что-то можно разъяснять, вести тематическую передачу на телевидении. Это и есть профессиональная деятельность политолога. А наши дипломированные политологи просто считают, что если что-то не то скажут, сразу влетит от начальства или заклюют друзья…
"Все гражданские войны начинались примерно одинаково"
Если абстрагироваться от журналистики, как считаете, чем разрешится нынешняя ситуация в Беларуси?
Мой прогноз самый мрачный. Особенно с учетом моего опыта освещения межнациональных конфликтов в период развала СССР. Все гражданские войны начинались примерно одинаково. Один идиот однажды засунул спичку в дверной замок своему политическому антиподу. Другой в ответ поцарапал ключом автомобиль у подъезда. Один нагадил под дверью идеологического противника. Другой в отместку поджег почтовый ящик. Все всегда начиналось с таких бытовых глупостей, которые раздражают и воспламеняют общество изнутри. А этот процесс уже пошёл. То кого-то задержали необоснованно, то в ответ кому-то дачу подожгли…
Это самое плохое, что могло произойти: агрессивное неприятие на бытовом уровне…
Это процесс уже необратимый?
Думаю, что он, к сожалению, уже необратимый. По крайней мере я не вижу, чтобы стороны делали шаги, которые бы вызвали хоть какие-то позитивные эмоции с противоборствующей стороны. Вот разогнали силовики всех по домам, сдулись протесты, но в головах противников власти их позиция не изменилась. Более того, затаилась у кого обида, у кого злоба, у кого жажда мщения. К тому же в социально-экономическом плане никаких позитивных подвижек, увы, нет. Это ещё более накаляет атмосферу.
Когда это все выстрелит и во что выльется — не знаю.
Я не говорю сейчас про диалог власти с представителями оппозиции. Его все равно никогда не будет. Повторяю, никогда. Но и не обязательно говорить с лидерами, которые сейчас живут за рубежом. Нужно говорить с народом, нужно принимать для улучшения его жизни соответствующие управленческие решения, чтобы показать, что эта власть не такая уж плохая. А этого, к сожалению, не делается. Скорее, наоборот. Джинн ежедневно целенаправленно и злобно загоняется в бутылку. Но он ведь в этом случае обязательно когда-нибудь вырвется наружу…
Дай Бог, чтобы я ошибался…
Александр Заяц
