Великое княжество Литовское, включавшее большинство белорусских территорий, оказалось в политической ловушке. С одной стороны, военная угроза со стороны Московии заставляла искать поддержку. С другой — Польша диктовала свои условия: часть украинских и белорусских земель, включая Киев, Подляшье и Волынь, были присоединены к Короне еще до завершения переговоров. Это стало унижением для литовской знати и сигналом: Польша готова к унии, но на своих условиях.
С юридической точки зрения уния была компромиссом: общие сейм, валюта, внешняя политика, но при сохранении отдельных армий, законов и администрации. Для белорусской шляхты это означало формальный допуск в новые элиты, но фактически — начало масштабной культурной трансформации.
Полонизация стала трендом. Польский язык — язык сейма, образования и престижа. Руськая (старобелорусская) письменность сохранялась в делопроизводстве, но быстро теряла позиции. Католицизм становился религией элиты. Уже через столетие православие окажется на периферии, а права некатоликов будут урезаны. Университетов для русинов не создавалось: культурное выравнивание шло в одну сторону.
Тем не менее, уния обеспечила определенную правовую защиту и институциональную стабильность. Сама идея "согласованного многонационального государства" была прогрессивной. Многие белорусские шляхтичи использовали новые рамки для карьеры и влияния. Некоторые регионы — как Минщина и Брестчина — пережили экономический подъем, пользуясь интеграцией в более широкие рынки.
Но в итоге Речь Посполитая так и не смогла выстроить подлинно равноправную федерацию. Разрыв между польским центром и восточными окраинами углублялся. Для белорусов это стало историческим уроком: без сильного институционального голоса даже союз может обернуться ассимиляцией.
В целом Люблинская уния не была ни предательством, ни спасением. Это была ставка на союз, сыгранная по чужим правилам.
