Что случилось с белорусами, так ли это невероятно? Можно ли просто “перевернуть страницу”? И стоит ли гордиться партизанщиной? - рассказал в интервью Смартпресс белорусский писатель, искусствовед Виктор Мартинович.
Фото: Kasia Syramalot
Что все-таки послужило толчком к появлению "новых белорусов", не таких, какими мы были год назад?
Я бы не называл их "новыми белорусами" - слишком велика неверная ассоциация с "новыми русскими". Давайте говорить о "современных белорусах" или о "белорусских гражданах". Ведь формирование граждан случилось только сейчас, до этого мы имели дело с каким-то позднесоветским реликтом.
На мой взгляд, факторов было несколько – постепенный упадок госсектора и неспособность государства сохранять патерналистскую занятость в сферах, финансируемых из бюджета.
Второй момент – появление новых каналов информации, которые не могут контролироваться идеологией. Я в первую очередь о Telegram, где есть каналы с аудиторией 2 млн человек (названий не упоминаю, так как некоторые из них уже внесены в список экстремистских, а другие, вероятно, еще будут внесены).
Третий фактор – возможность путешествовать, смотреть, как хорошо живут соседи. И закрытие границ случилось слишком поздно, поэтому не решит проблему.
Четвертое – десоветизация, имевшая своими корнями тот простой факт, что 29 лет существования отдельного государства без появления народа, живущего в нем – невозможно. А народ – это ведь не только про отдельную валюту, это еще и про интерес к собственной истории и литературе, который тянет за собой появление собственно граждан.
На ваш взгляд, могло бы это произойти без таких непростых обстоятельств?
Наверное, могло, но это классический вариант, когда низы не хотят жить по-старому, при этом верхи уже не могут обеспечить старые расклады. Если бы власть слышала то, что ей последние 5 лет говорит общество, она бы не скатывалась к таким сафари, как то, что мы видели 1 ноября на поле возле Куропат.
Но, похоже, ставка все-таки сделана на запугивание и репрессии, которые прекрасно работали, когда большинство людей были связаны кабальными контрактами. Сейчас мы видим расклад, когда деньги остаются только для поддержания силового аппарата. Все остальные стремительно нищают, так что выводы о начале некоего диалога (а не его имитации) и транзита власти (а не имитации транзита) рано или поздно будут сделаны. Сколько насилия мы увидим до этой черты – вопрос открытый.
Какие особенности у этой "новой" нации? Чем "новые" мы отличаемся от среднестатистического россиянина или, скажем, среднестатистического жителя Европы?
Проще всего сказать, чем мы "новые" отличаемся от нас "прежних". Главным фактором тут является неготовность закрывать глаза и делать вид, что ничего не происходит. Любые новые избиения, любая новая жестокость в местах заключения распространяет ответственность сразу на всех оставшихся в системе. И хоть часть этих людей продолжает думать, что "пронесет", "забудется", "перевернется страница", но их соседи по подъезду постоянно им напоминают о личной ответственности. По сути, идет сражение будущего и прошлого: в то время, как большинство уверено, что будущее неизбежно, меньшинство настаивает на том, что после осени 2020 мы перенесемся сразу в январь 2011 - время апатии и забвения.
Чем мы отличаемся от россиян? Несколько большим соотношением шенгенских виз на душу населения, иным взглядом на некоторые события нашей общей истории.
Чем - от европейцев? Куда меньшей толерантностью к Другому, с которым у нас почти нет контактов. Но, надо сказать, мы более эмоционально открыты, готовы впускать собеседника в душу и сердце.
Сейчас мы видим невероятную взаимопомощь, взаимоподдержку, самопожертвование. Но не исчезнет ли это все, когда наконец придут спокойные времена? Какими белорусы будут, когда жизнь вернется в прежнее русло?
Понимаете, никакого "прежнего русла" уже не будет. Сейчас на улицах идет война, мы наблюдаем репрессии и взятие "пленных" (это, кстати, не я сказал). После того как все закончится, у Беларуси останется огромная травма поколенческих размеров – ведь в отличие от 1937-го года все это происходит ни тайком, ни по ночам. При этом факт того, что репрессируют именно "вредителей" и "врагов народа" почти для всех является очень сомнительным.
Соответственно, когда все закончится – чем бы оно не закончилось – белорусам предстоит осмыслить, проговорить и разобраться в произошедшем. Это возвращает к теме диалога. Но, повторюсь, настоящего диалога, а не того, что сейчас пытаются втюхать под его видом.
Ответ на вопрос о том, сохранится ли взаимовыручка, для меня очевиден – пережившие концлагерь сплачиваются на всю жизнь. Как очевидным, кстати, является и то, какой флаг люди будут считать своим.
Все эти прекрасные качества, казалось бы, несвойственные современному человеку, на ваш взгляд, они были в белорусах всегда, но просто где-то там "глубоко"? Или все-таки это нечто приобретенное?
Я уверен, что они присущи любому человеку. Просто в Европе соображения личной выгоды иногда были выше. В России же и у нас человечность и отзывчивость зачастую блокировались страхом. Так что тут нет ничего особо приобретенного, просто страх стал местами отступать, обнажая белые пятна, которые немедленно стали заполняться милосердием и готовностью помогать. Однако, на мой взгляд, тут нет ничего особенно "белорусского".
Сейчас часто можно услышать фразу, мол, мы партизаны. В положительном ключе. Как вы думаете, это, правда, белорусская черта, обусловленная прошлым, какими-то национальными особенностями и т.п.? Или это что-то навязанное нам частыми повторениями? Опять же, в чем тогда разница между партизанством и "тихарьством"? Ведь и те, и те действуют так, чтобы никто об этом не узнал? (Или это две стороны одной медали? Как света не бывает без тьмы?).
Партизаны? Не уверен в том, что готов употреблять это слово. Были ли партизаны – партизанами? Теми партизанами, которых нам рисовала официальная советская история Второй мировой войны? Мой прадед Амялян, крестьянин из деревни Барборово Глусского района был расстрелян нацистами в ответ на действия одного партизанского отряда – при том, что крестьяне о партизанах отзывались едва ли лестно.
Если же понимать под "партизанством" готовность не идти в лобовую, а, например, обклеивать по ночам подходы к школам листовками с фамилиями задействованных в фальсификациях, то да, белорусы — это партизаны.
Но вместе с тем, в ситуации немедленной и очень жестокой ответственности, наступающей за любой акт гражданского мужества, только такая тактика и остается. Причем так было что во время Второй мировой войны, когда в стране орудовали каратели. Что сейчас, когда, вспоминая одну белорусскую поговорку, "нас бьют и плакать не дают".
Я скажу, что в этом раскладе меня беспокоит больше всего. Это – анонимность. У ночных вылазок с баллончиками с краской и маской на лице у тихаря общее – желание скрыть себя. Анонимность обусловлена желанием избежать ответственности. Когда личной ответственности нет, ответственность наступает институционально. Так любой протестующий сейчас ассоциируется с надписью "пошел вон ты и твой ОМОН" на трансформаторной будке, равно как любой сотрудник органов принимает на себя осуждение за действия наиболее разъяренных единиц. Я же за индивидуальную ответственность (как со знаком плюс, так и со знаком ли минус) для тех, кто совершает те или иные поступки.
Какова в становлении "новых белорусов" роль национальной символики, которая с лета этого года переживает буквально возрождение?
Все просто: люди ищут новые знаки, которые не ассоциируются для них с флагом, установленном на автозаке. Символы, под которые появилась бы готовность встать. Национальный флаг – один из таких. Чем больше репрессий проявляется на этом этапе по отношению к национальному флагу, тем выше шанс, что этот флаг будет не только реабилитирован, но и переозначен, когда репрессии все-таки будут осуждены.
На ваш взгляд, как долго бело-красно-белый флаг и Погоня будут с нами? Я имею в виду не вопрос замены национальный символики, а именно жизнь ее "среди людей". Сейчас белорусы вывешивают флаги, перекрашивают скамейки и т.п.? Теперь такое отношение к символике будет всегда?
Если нынешняя государственная символика плотно врастет в проблематику жестокости, агрессии, газа, распыляемого в лицо пенсионерам, ее придется менять. Даже в случае, если власть перейдет к преемнику в рамках мирного диалога.
Символика перестает быть "частью официальных церемоний" и становится неотъемлемой частью жизни? А хорошо ли это? Или, может быть, правильнее, когда флаг, герб и гимн используются в каких-то особо торжественных случаях? Нет ли риска, что бчб превратится в элемент стиля, субкультурный мерч, если можно так сказать?
Это уже было в середине десятых, "мода" на язык, на флаг, на "Погоню". Тогда эти символы относительно легализовали, они стали безопасными, а мода любит обезжиренные сливки, кофе без кофеина и символы революции, за которые уже не наказывают (принт с Че Геварой на майке). Все как в клипе Out of Control группы Chemical Brothers.
Теперь же, осенью 2020, ценой надетого свитшота с "Погоней" может быть твоя свобода и иногда – здоровье. И это видит сразу несколько поколений. Видит и запоминает. Бело-красно-белый флаг вбивают в сердце этого народа омоновским сапогом, милицейской дубинкой. Просто мерчем эти символы уже никогда не будут.
